Травля: со взрослыми согласовано (отрывок из книги)

Ярослав поступил в первый класс очень крутой московской школы, а точнее — в младшую школу крупного образовательного центра. Это важная деталь, потому что дальше среди действующих лиц будут фигурировать и директор младшей школы, и директор всего центра.

Я рвалась отдать ребенка в эту школу. Муж был более спокоен, говорил: «Мы с тобой окончили самую обыкновенную школу (мы одноклассники), но ничего, как-то нашли себя в жизни». Но мы приехали в Москву из Ульяновска, и я считала, что участь всех переехавших провинциалов — работать день и ночь, таким образом «найти себя» и стать успешными. А если ребенок родился в Москве в достатке и благополучии, то у него нет множества проблем, справившись с которыми он мог бы почувствовать себя победителем. Поэтому надо идти к успеху другим путем: сразу попасть в «правильное» общество — то есть в престижную школу. Ведь там дадут качественную «базу», и тогда будет проще попасть в хорошую среднюю школу, рассчитывала я. Также я была уверена, что нас ждет психологически здоровая атмосфера, где дети не дерутся и не курят за забором. Я ошиблась по всем пунктам. Когда все кончилось и мы перевели Ярослава в другой класс, оказалось, что подготовлен он довольно слабо (хотя до этого считался одним из лучших учеников), и мы с мужем два месяца подтягивали сына по всем базовым предметам.

О том, что в заветную школу мы все-таки попадаем, мы узнали уже в августе, когда почти потеряли надежду. Сына определили в класс, который был сформирован из таких же, попавших в «последний вагон». Вопрос о том, чтобы познакомиться с учителями и выбрать того, кто больше понравится, не стоял. Однако сразу после зачисления до нас дошел слух, что нам повезло: нашему классу достался лучший в младшей школе учитель (назовем ее Марьиванна). О ее достижениях писали в родительском чате и рассказывали мамы с папами, которые привели в школу уже младших своих детей. В конце концов, о достоинствах Марьиванны можно было догадаться хотя бы по тому, как нежно общались с ней директор и завуч младшей школы. Ура, радовались мы: лучший учитель очень хорошей школы. О чем еще мечтать!?

И все же я решила, что нужен личный контакт, поэтому в конце августа сходила к Марьиванне познакомиться, рассказать о сыне и сообщить, что я всегда на связи и готова вместе с ней решать любые вопросы. После встречи остался осадок: я не увидела того, чего хотелось, — энтузиазма, горящих глаз, желания со мной контактировать. Учительница как учительница, в возрасте. Выглядела она для начала учебного года слишком усталой, но, пожалуй, это была общая усталость от профессии. Марьиванна совсем не смотрела мне в глаза, все больше на свои руки. Она пыталась быть доброжелательной, но получалось у нее не слишком хорошо.

Ладно, подумала я, в любом случае в ближайшие четыре года, до наступления пубертата, вопрос ориентации в нашей семье не возникнет, а с этими «скрепами» вполне можно ужиться, если в школе все будет хорошо.

Дальше все было так. Сын к школе относился ровно, делал что нужно, хотя часто жаловался на скуку и однотипные занятия. Зато очень полюбил учителя и сокамерн… пардон, одноклассников. Довольно скоро прозвучали первые «звоночки», которые заставили меня задуматься: действительно ли мой сын оказался в нужном месте?

Сначала, 5 сентября, у меня произошел следующий диалог с ребенком:

— Мама, нас учат, что, когда педагог заходит в класс, она говорит: «Здравствуйте, дети».

— А вы, наверно, в ответ хором: «Здравствуйте, Марьиванна»?

— Нет, а мы не хором, мы должны кивать головкой.

— Эм-м-м, а если вдруг вырвется?

— Нет, надо головкой.

— А почему?

— Не знаю, может, говорить — это слишком шумно?

Ладно, ерунда, решила я. Может, на самом деле шумно? Может, для ежедневного волшебства лучшему учителю самой хорошей школы нужна полная сосредоточенность?

Затем, в конце сентября, в классном чате с характерным названием «Ёшкины болтушки» пошли жалобы родителей на то, что опоздавших детей ставят к доске и требуют объяснений. Родители возмущались: это же лучшая школа, мы все едем туда издалека, дети опаздывают из-за нас, а у нас пробки, ночные совещания, «Игра престолов», наконец. Зачем так мучить первоклашек? Тут же в чате появилась оппоненты: «Не нравится — уходите. Это вам не пансион благородных девиц. Дисциплина должна быть, нечего опаздывать. В других классах вообще за дверь выставляют».

Переписка меня взволновала, «Ёшкины болтушки» выбились в рекордсмены по количеству моих просмотров. И вот в одно октябрьское утро и нашего сына, впервые в жизни опоздавшего на четыре минуты, поставили к доске. Переживал он тяжко. Наверное, экзекуция у доски для него приравнивалась к позору быть исключенным из октябрят в мое время. Ребенок начал ставить будильник на 5 утра и вскакивать посреди ночи — лишь бы не опоздать.

Так не пойдет, решила я. Пообщалась с родителями: что делать? Быстро выяснилось, что ничего существенного сделать нельзя, только возмущаться в чате. Тогда я пошла к Марьиванне одна: «Нельзя ли с нашим сыном по-другому? Он очень ответственный, чувствительный. Да и не он виноват в опоздании, оно случилось из-за нас, родителей, мы же его возим. Вы ругайте меня, а Ярославу зачем перед классом краснеть?» Марьиванна сделала неприятное лицо «лезут-тут-всякие», но выдавила из себя, что да, ребенок более воспитан и чувствителен, чем другие, да и опоздал всего раз, пожалуй, с ним так не стоит. Инцидент был исчерпан.

Еще какое-то время мы не знали проблем — пока в нашей жизни не появился мальчик, назовем его Вовочка. Он пару раз стал темой «Ёшкиных» обсуждений после того, как ударил девочку по лицу и попытался спустить с лестницы одноклассника. От Ярослава я узнала, что Вовочка действительно «герой» класса и житья от него нет. Мы решили было, что это обычный хулиган, какие есть в любом классе, но Вовочка стал причиной почти ежедневных неприятностей нашего сына: то пристанет, то стукнет, то сломает конструкцию из «Лего». Ярослав сдачи ему не давал, ведь Марьиванна сказала, что Вовочка особенный и трогать его нельзя. Не критично, решили мы и прочитали сыну лекцию о том, что действительно бывают особые дети и что толерантность — наше все.

В апреле проблема стала серьезной: конфликты Ярослава с Вовочкой стали происходить очень часто и остро. Сын рассказывал о них неохотно, но со слезами. Отмахивался: не обращайте внимания. Но мы сложили для себя приблизительную картину. В то же время несколько мам написали мне личные сообщения следующего содержания: «В курсе ли вы, что вашего ребенка каждый день третируют? Не видите ли вы в этом проблемы? Дети дома рассказывают, что издевательства над Ярославом сродни тюремным. Защищать его они не смеют, так как боятся хулигана, плюс Марьиванна не разрешает Вовочку трогать». Одна из мам призналась, что у ее сына тоже были проблемы с Вовочкой полгода назад, потом все закончилось само собой. Другая мама сообщила, что одновременно с нашим ребенком Вовочка третирует и ее дочь.

Мы с мужем отправились к Марьиванне и услышали от нее, что Вовочка действительно проблемный и вся его семья тоже проблемная, хотя мама вполне адекватна. Только на нее ни в коем случае нельзя выходить. Вовочка наблюдается у психологов и неврологов, со 2 сентября по нему регулярно собирается педкомитет, и вроде бы даже есть улучшения. По версии Марьиванны, проблемы были и у девочки со злополучными трусами, «потому что она провокатор и манипулятор (как все девочки)», а наш сын постоянно ее пытается от Вовочки защищать. И если бы не защищал, то и драк бы не было. А раз жалобы на Вовочку пишут и другие родители, значит, это уже вопрос администрации, нужно идти к директору младшей школы (назовем ее Роза Марковна).

На встрече с нами Роза Марковна сделала вид, что про Вовочку ничего не знает (а как же педкомитет?). Об упомянутой девочке тут же отозвалась как о провокаторе и манипуляторе (странно, про нее знает так подробно и вторит словам Марьиванны, а про Вовочку не слышала). Нас директор внимательно выслушала, законспектировала самое важное и обещала разобраться. Настойчиво выпытывала имена тех, кто со мной связывался. Не получив имен, попросила передать этим родителям, что открыта к разговору. Но умоляла не выносить проблему на весь класс и не приводить толпу.

Я рассказала об этом писавшим мне мамам, а те организовали подобие совещания, пригласив туда других родителей — и потерпевших, и сочувствующих им. Собрались мы в парке недалеко от школьного двора. Оказалось, что у всех с Вовочкой были связаны неприятные истории, однако идти к директору поодиночке никто не захотел, а толпой было нельзя — меня же попросили. Я тогда очень уважительно относилась к школьной администрации и слово свое держала.

Решили составить письмо. Я подписала, честно говоря, в первую очередь из-за категоричного отношения Марьиванны и Розы Марковны к «девочке-провокатору». Мне было очевидно, что те, кто принимает решения, просто зацепятся за эту версию, сделают девочку изгоем, а проблему так и не решат. В тот момент я даже подумать не могла, что изгоем в итоге станет мой сын. Письмо получилось довольно конструктивным, мы перечислили все случаи агрессии, ни словом не обмолвились про учителя (понимаем: она старается), просили обеспечить безопасность детей и нормализовать атмосферу в классе, перечислили варианты решения проблемы — от тьютора для Вовочки до мини-тренингов с детьми. Требований отчислить хулигана из класса в письме не было. Тех, кто настаивал, общими усилиями убедили, что это незаконно и нетолерантно (как я теперь не люблю это слово!).

Дальше в течение двух недель Роза Марковна вызывала к себе по одному всех, кто подписал письмо. С каждым разговор складывался по-разному. Одним директор признавалась, что у мальчика есть диагноз, но… Другим, активно настроенным, говорила, что, конечно, ребенок проблемный, но учитель делает все, что может. Для пущей убедительности прямо с урока срывали Марьиванну и подключали ее к беседе, а та с каждым следующим родителем все больше нервничала, но при директоре говорила, что все под контролем, что ей не трудно. Некоторым же родителям сразу, в первые минуты встречи, показывали список детей из некой группы риска, требующей особого внимания учителя. В этом списке прямо под Вовочкой неожиданно оказывалась фамилия их ребенка. Такой тонкий шантаж. Эти разные встречи были похожи в одном: мы с мужем объявлялись персонами нон-грата, общаться с нами настоятельно не рекомендовалось.

Между тем Вовочку забрали из группы продленного дня, а на основные уроки стали приводить нерегулярно. Так, в мае он был в школе всего пять дней. В первый он набросился на нашего сына и с громким матом попытался повалить его на пол. Прибежала Марьиванна, отругала Вовочку. Во второй день Вовочка бил Ярослава по лицу, а когда тот пытался кричать, затыкал ему рот. Марьиванна снова разняла детей.

Само собой, после каждого случая, узнав об инциденте от Ярослава, мы шли к учителю выяснять ее версию произошедшего. Марьиванна ничего не отрицала, хотя постоянно повторяла, что Вовочка где-то внутри очень добрый, что все будет хорошо, что она усилит контроль. Затем она вздыхала, что ужасно устала от этой ситуации: «А вы думаете, легко возиться с одним ребенком весь год?»

(……)

Как бы то ни было, в итоге наступили три счастливых дня, когда Вовочка нашего ребенка не трогал: Марьиванна постоянно была рядом, контроль действительно усилился. Мы облегченно вздохнули, успокоились и стали ждать лета: за время каникул могут произойти перемены, и в сентябре Вовочка направит свою агрессию в другое русло. А если нет, то мы успели убедиться, что учительский контроль работает.

По правилам, мы должны получить от администрации школы официальный ответ на свое письмо. И вот тут стали разворачиваться невероятные события, причины которых для нас остались тайной: то ли это был способ не давать ответа и заставить нас отозвать письмо, то ли произошел срыв у учительницы, которая оказалась между двух огней — и Вовочку тянуть надо, и возмущенные родители безопасности для своих детей требуют. В общем, вскоре мы очутились в романе Кафки.

За неделю перед летними каникулами отменили обещанное совещание по итогам года. Причины были очевидны: администрация школы боялась, что мы при всех начнем обсуждать ситуацию с Вовочкой. Лично я и Марьиванне, и Розе Марковне говорила: это неэтично, нам нужно локальное решение. Уверена, что все подписавшие письмо родители были того же мнения. За пару дней до каникул выяснилось, что другая часть родителей — те, кто не участвовали в составлении письма, — пишут свое обращение к администрации школы. У этой группировки (назовем ее «Второе письмо») тут же появилась лидер, которая начала обзванивать всех членов группировки «Первое письмо» и истерично обвинять их в том, что Марьиванна находится на грани нервного срыва и собирается увольняться.

Я не стала ждать звонка и сама вышла на защитницу угнетенного педагога. Я уже знала, что второе письмо представляет собой благодарность Марьиванне, и сказала, что хочу подписать его. В ответ на меня вылили ушат помоев. Я услышала, что подписывать письмо я не имею права, так как я — одна из главных мучителей Марьиванны, ведь я звоню и пишу ей каждый день! Я узнала, что учитель с нашей семьей разговаривать больше не будет и вообще не хочет с нами иметь дела, потому что мы ее терроризируем, лезем в учебный процесс и учим жизни. Из-за этого Марьиванна не может работать с другими детьми. Далее шла череда нотаций о том, как нам следует работать со своим ребенком и вообще хоть иногда с ним общаться. Нам с мужем посоветовали сводить Ярослава к психологам, так как весь класс теперь все знает о нашем сыне: у него нет друзей, он не способен налаживать контакты и занимает позицию жертвы. Завершился этот экспрессивный монолог высказываниями о нашем «недоделанном ребенке и его никудышных карьеристах-родителях».

Как же так получилось? Подробности я узнала от сочувствовавших мне родителей. Оказалось, что Марьиванна устроила для избранных родителей «тайную вечерю», посетовала им на свои мучения и объявила о своем уходе (правда, заявления об увольнении подавать не стала). Во всех проблемах учительница обвинила нас с мужем и еще одну маму, которая упрямо не соглашалась с методами, применяемыми к ее ребенку. Эту женщину зовут Оксана, и ее история есть в моей книге. На той же встрече Марьиванна дала крайне неблагоприятную характеристику Ярославу — якобы на основании выводов психолога (хотя еще за неделю до того события она называла Ярослава неординарным общительным мальчиком: вот бы весь класс состоял из таких прекрасных детей!). В общем, Марьиванна отомстила нам за все сразу.

(……)

Это второе письмо я все же подписала, хотя у меня его вырывали из рук чуть ли не силой. После этого защитница угнетенных педагогов два дня звонила мне, чтобы пафосно спросить: зачем я подписала письмо, если я такая ……, и вообще не пойти ли нам в частную школу, раз в этой все так не нравится? Затем пошла грызня в чате, во время которой было совершенно бессмысленно восстанавливать хронологию событий и напоминать, что мы не требовали выгонять из школы особенного мальчика и не третировали учителя, а всего лишь три раза пообщались. Нас с мужем не слышали: к тому моменту родители всего класса были должным образом настроены. Из десяти человек, подписавших первое письмо, только четверо остались при своем мнении. Остальные, видимо, не выдержали нажима и побежали к учителю каяться в том, что я ввела их в заблуждение и силой ораторского искусства убедила подписать. Напомню, что идея собраться у школьного двора и составить первое письмо мне не принадлежала. Во всей этой истории моей единственной ошибкой было участие в дискуссиях «Ёшкиного» чата (если матерную перепалку можно назвать дискуссией).

Так ситуация, в которой изначально участвовали несколько родителей, благодаря директору и манипуляции учителя переросла в конфликт с острыми обсуждениями, в котором участвовал уже весь класс. Он раскололся на враждебные группы. Четыре человека были убеждены, что в первом письме ничего страшного не было. Тем более что в итоге Роза Марковна написала-таки ответ, в котором проблемы не отрицались: она сообщала, что абьюзер получает медикаментозное лечение, что с ним занимается психолог, что с его родителями дополнительно поработали. Из продленки ребенка убрали — в общем, отреагировали. Однако это уже никого из родителей не интересовало: они видели проблему в другом. 22 разъяренных человека орали до хрипоты: «Забирайте своих детей на домашнее обучение!», «Наш тоже с Вовочкой дрался, а теперь — нет!», «Решайте конфликты локально!» (а мы так и хотели, учитель сама направила нас к администрации), «Нечего высовываться, всех все устраивает!», «Это вас в ваших Америках научили?», «Уйдет Марьиванна — дадут училку хуже!», «Ату их, ату!!!». Никого, НИКОГО из 22 настроенных против нашей семьи человек не возмутил тот факт, что Марьиванна образовала коалицию по борьбе с теми, кто посмел иметь свое мнение. При этом директор школы была не в курсе ее планов увольнения — то есть это была несомненная манипуляция. И вранье про террор, устроенный нами. Ну и главное, факт обсуждения чужих детей и их родителей. На это тоже звучали советы в духе: не-нравится-валите-в свои-заграницыи отстаньте-от-несчастной-учительницы.

Я поняла: что-то доказывать бесполезно, однако отправила директору младшего блока электронное письмо. Я писала, что ситуация, где все перевернули с ног на голову и многое переврали, меня не устраивает. В первую очередь потому, что все эти недовольные 22 родителя теперь настроят своих детей против Ярослава. И если в первом классе мы страдали от одного абьюзера, то во втором можем получить уже коллективную травлю. Я просила о встрече втроем с директором и учителем, так как после рыданий на груди у лояльных родителей Марьиванна очень много всем рассказала о нас, но ни разу не пообщалась с нами. Ответа не последовало. Тогда муж пошел поговорить по-мужски с директором всего образовательного центра. Тот долго слушать не стал, признался, что младший блок представляет собой серпентарий и он им занимается мало, потому что рейтинги школе делают средние и старшие классы. Но дал слово, что разберется и с сентября наш сын будет себя чувствовать комфортно.

(……)

Наступил сентябрь, а обещанного комфорта мы не чувствовали. Как я и предполагала, травля стала коллективной. Вокруг особенного мальчика, который, кстати, по словам директора, в интеллектуальном плане был совершенно нормальным и имел проблемы только поведенческого характера, собралась группа хулиганов. Они не были плохими: обычные ребята, которые играют в футбол, ходят на борьбу, могут выкинуть матерное словечко. Как большинство обычных мальчиков, особенно в нашей российской ментальности, они с самого детства стремятся показать себя «мужиками». Ярослав — с кудряшками и огромными голубыми глазами, тонкий и высокий, очень далекий от драк и способный поддержать беседу только о Моцарте, Мунке и своей фантазийной стране Игрушляндии — этим мальчикам не нравился. Моего сына всегда любили взрослые, называли его «Маленьким принцем», как я написала в начале. А среди спортивных агрессивных детей он с трудом находил себе место. Его каждый день называли «девочкой», постоянно шпыняли и смеялись над любым сказанным им словом. Он всегда приходил в школу за сорок минут до начала уроков, и если в это время в классе был кто-то из мальчиков, для Ярослава начинался ад. Он с восьми утра ждал, когда же кончится день. Из всех мальчиков класса только трое его не трогали и поддерживали с ним хорошие отношения.

Папа учил его драться, давать сдачи. Теоретически Ярослав мог бы это делать, он сильный: в тот период наш мальчик занимался теннисом и конным спортом, справлялся со здоровенным конем. Но вступить в борьбу с человеком для него было немыслимо. Он походил какое-то время на борьбу, но вскоре тренер посоветовал нам забрать сына: Ярослав прекрасно выполнял все спортивные нормативы, но как только дело доходило до спарринга, он замирал. В нем совершенно не было природной злости. Тогда мы стали учить его давать обидчикам словесный отпор, говорили, что своим страхом он еще больше провоцирует ребят на травлю. Все зря: у нас был слишком серьезный конкурент, Марьиванна. Ярослав как мантру повторял: «А Марьиванна говорит, что нельзя давать сдачи. Она говорит, что, если меня кто-то обижает, я должен просто уходить или звать ее». Но почти все нападки на сына происходили за ее спиной или в ее отсутствие: не дозовешься. Мы пытались донести до Ярослава: то, что с ним происходит, недопустимо, это травля. Он нас не слышал, верил только учительнице, которая твердила, что все нормально, дети так играют. Еще она говорила: «Ярослав, зачем ты защищаешь девочек? У них свои проблемы, у тебя свои. Пусть они сами разбираются, а ты отойди в сторону».