Непонимание границ часто называют главной проблемой нашего поколения. Неумение спокойно определить свою психологическую дистанцию от окружающих, которую они понимают и принимают, проявляется в отношениях и с родителями, и с детьми. Во многом понятие границ закладывается в раннем детстве и определяется теми первыми связями, которые образовались у нас с нашими главными взрослыми. Так считает теория привязанности, и об этом я хочу поговорить.
#приглашение к эксперименту
Но перед тем как излагать теорию, я предлагаю вам пройти тест. Если вам интересно понять глубже свои отношения с близкими, выберите один из четырех типов, который наилучшим образом вас описывает, и ниже я объясню, что это значит.
1. Мне относительно легко строить близкие отношения с людьми. Я чувствую себя комфортно, когда я завишу от кого-то или когда кто-то зависит от меня. Я не боюсь быть один (одна). Я не особенно страдаю, когда кто-то меня не принимает.
2. Я чувствую себя комфортно без близких отношений. Мне очень важно быть независимым (независимой) и полагаться на себя. Я предпочитаю не зависеть от других и не люблю, когда кто-то зависит от меня.
3. Я стремлюсь к установлению тесной эмоциональной связи, и зачастую мне кажется, что мой партнер хочет этого меньше, чем я. Мне тяжело без близких отношений. Иногда я переживаю, что люди не ценят меня так, как я ценю их и близость с ними.
4. Мне некомфортно сближаться с людьми. Я хочу близких отношений, но мне тяжело доверяться людям, и я не люблю быть от них зависимым (зависимой). Я иногда боюсь, что, если сближусь с каким-либо человеком, он причинит мне боль.
Запишите, какой из четырех типов вас лучше всего характеризует, и мы обсудим это позже.
Согласно теории привязанности, первые связи с мамой-няней-папой-бабушкой могут многое прояснить об отношениях с людьми в дальнейшем, и я хочу об этом подробно поговорить. Но перед этим мне важно подчеркнуть вот что. Все эти теоретические наблюдения неоднократно подтверждены в исследованиях по всему миру. Однако это не значит, что это верно для каждого из нас. Любой человек может быть исключением из правила, наука знает все обо всех и ничего о каждом, помните?
И еще одна важная оговорка.
Человек, появившийся на свет, изучает этот мир через отношения с теми, кого он видит первым, с теми, кто его кормит, укрывает и успокаивает. В зависимости от того, как себя ведут эти главные взрослые, новый человек делает выводы о мире, в который он пришел. Он видит его глазами своих нянек и постепенно учится: насколько здесь безопасно, насколько он нужен, есть ли смысл плакать, будет ли он услышан, страшно ли оставаться одному, на кого можно положиться, как долго придется терпеть, когда голодно и холодно, и так далее. Все эти вопросы получают ответ приблизительно в первые год-два. К этому возрасту малыш понимает, на что он может рассчитывать со стороны главных взрослых и насколько безопасно от них отдалиться и остаться одному.
Идея теории привязанности состоит в том, что эти самые первые выводы о мире и о надежности близких формируют у ребенка основу для всех дальнейших отношений с близкими — романтических и не только. Основоположник теории привязанности Джон Боулби утверждал, что эта привязанность обусловлена эволюционно и обеспечивает биологическую и психологическую защиту ребенка.
Первым исследованием, приведшим к появлению и развитию теории привязанности, стал знаменитый эксперимент детского психолога Мэри Эйнсворт. Он вошел в историю под названием «незнакомая ситуация». Детей в возрасте от года до полутора лет поочередно приглашали с мамами в лабораторию, полную игрушек. Со всеми малышами проводили одну и ту же последовательность действий и наблюдали за их реакцией. Со временем оказалось, что реакции детей на незнакомую ситуацию можно разбить на четыре типа, каждый из которых по-разному демонстрирует жизненно важную привязанность к главному взрослому.
На первом этапе ребенку давали время расположиться и привыкнуть к ситуации: на ковре много новых и привлекательных игрушек, рядом сидят мама и незнакомая женщина маминого возраста. Со временем малыши осваивались достаточно для того, чтобы слезть с маминых колен и начать самостоятельно играть на ковре. После этого наступал второй этап, в течение которого мама молча вставала и покидала комнату. Как только малыш обнаруживал, что мамы нет, он поднимал крик, и никакие увещевания незнакомой тети, никакие игрушки его больше не интересовали. На этом этапе сепарации, как его называют психологи, все дети вели себя одинаково. Самые главные отличия связаны с третьим, последним этапом эксперимента. Именно реакция детей на возвращение мамы позволила ученым определить четыре типа привязанности.
Если после возвращения мамы ребенок радостно кидался к ней на руки, успокаивался и постепенно вновь принимался за игрушки, этот тип привязанности считался безопасным. Ребенок, относящийся к этому типу привязанности, уже знает: «В этом мире не всегда все понятно, иногда страшно, иногда мамы вдруг внезапно нет, но в конце все будет хорошо. Я немного погорюю — и мама вернется. Похоже, в этом мире довольно безопасно и в основном есть на кого положиться». Такие дети составляют большинство населения. Они, конечно, страдают от расставания, когда приходят в садик, и очень радуются вечером приходу родителей. Но днем, в отсутствие близких, они спокойно играют и доверяют окружающим.
Разумеется, они грустят, тоскуют и даже плачут первые несколько дней в летнем лагере. Однако потом осваиваются, заводят новых друзей и рыдают теперь уже при расставании. Они опасаются перехода в новую школу, но со временем подстраиваются и привыкают. Они могут спокойно молчать в купе поезда, никому не навязываясь, но готовы поддержать разговор, если к ним обратятся. Их главные взрослые передали им в раннем детстве спокойную уверенность, что в мире есть люди, на которых можно рассчитывать, когда трудно. А если их нет в данную минуту, то это тоже не страшно, да и одному побыть иногда не помешает. Такие дети умеют строить эмоциональные связи и в то же время спокойно обходиться без них.
Если после возвращения мамы в эксперименте «незнакомая ситуация» ребенок кидается к ней, успокаивается и уже больше от нее не отходит — даже если мама вместе с ним сядет на пол к игрушкам, — этот тип привязанности считается тревожным. Ребенок, для которого характерен такой тип привязанности, понял из самых первых опытов общения с главными взрослыми: «Мир — страшный и непредсказуемый. В нем в любую минуту жди беды, иначе меня бы так не берегли и не защищали каждую минуту. Поэтому нужно быть как можно ближе к своим, постоянно наблюдать за их реакцией и не терять их из виду ни при каком раскладе». Такие дети не хотят идти в садик ни в первый месяц, ни в дальнейшем. Такие дети не доверяют новым людям, не отпускают мамин подол, плачут и вздрагивают при новых незнакомых звуках и ситуациях. Они на интуитивном уровне переняли у своего главного взрослого беспокойство и недоверие к миру. Они постоянно напряжены и словно готовы к самому плохому. Им трудно заснуть, им трудно расслабиться, они просыпаются при каждом скрипе и стуке. Они все время мониторят ситуацию и оглядываются по сторонам, ища маму. Этим детям приходили на помощь при первом же неудобстве, их держали на руках даже спящими, их почти не оставляли одних, отвечая на каждый запрос немедленно. У таких детей мамы (или другие главные взрослые), как правило, тоже тревожные, и этот повышенный тонус передается по наследству. Вот эта привычка сравнивать, оценивать, беспокоиться и мониторить — главное, что отличает людей с тревожным видом привязанности. У них, как правило, низкая самооценка и неуверенность в себе, они ищут поддержку и ответы на все вопросы о себе в своих близких и в окружении, но не внутри себя.
Если после возвращения мамы в эксперименте «незнакомая ситуация» ребенок продолжает плакать и сердиться и не так уж хочет с ней обниматься, если он неохотно вступает в общение заново, если он предпочитает поскорее вернуться в свое одиночество на ковре с игрушками, каким бы неприятным оно ни было, то такой тип привязанности именуют избегающим. Он появляется из необходимости с самого раннего детства успокаивать себя самому. К этим детям не подходили, когда они плакали, не брали на руки, «чтобы не привыкал к рукам». Их кормили строго по часам, не обращая внимания на голодные капризы. Их оставляли в садике, отрывая от себя и объясняя, что папе пора на работу, а мальчики не плачут. Их редко тискали, гладили, целовали, «чтобы не испортить этими нежностями». Отношения с ними были выстроены на заботе, но только с практической стороны, без ее эмоциональной составляющей. Здесь важно понять: это, скорее всего, не было связано с нелюбовью или равнодушием! Родители поступали так, как считали правильным и лучшим для ребенка.
Этот подход к воспитанию малышей был особенно распространен в 1960-70-е годы. Он обоснован строгим подходом к воспитанию, который призывал с самого раннего детства не баловать ребенка, приучать его обходиться малым и не рассчитывать на поблажки. Этих детей приучали к горшку еще до года, тогда как сейчас это принято начинать значительно позже, в соответствии с готовностью ребенка. Малыш с таким избегающим типом привязанности довольно рано усвоил: «В этом мире можно полагаться только на себя. Никто не придет и не кинется помогать и успокаивать. Нечего и ожидать. Уж лучше вообще ни к кому не привязываться, чем потом разочаровываться и плакать. Ничего, не очень-то и надо, сам справлюсь». Такие дети не выносят проявлений нежностей и тисканий бабушками и тетями. Таких детей трудно довести до слез, они скорее будут драться и злиться, чем рыдать у всех на виду. Они научились с детства справляться с трудностями самостоятельно и, как правило, имеют высокую самооценку. Они не умеют и не любят проявлять к кому-то эмоции и привязанность, им хорошо в одиночку. Всем своим видом они демонстрируют окружающим, что обойдутся без нежностей и любви. И снова замечу наследственность: часто такие дети растут у мам, которых когда-то тоже не ласкали и не брали на руки, оставляя в темноте успокаиваться самостоятельно.
Есть еще четвертый тип привязанности, самый редкий. В этом случае реакция ребенка на возвращение мамы в комнату в эксперименте «незнакомая ситуация» похожа на реакцию маленького испуганного зверька-хищника. Такой ребенок, например, может упасть на пол и истерично вопить без устали; или спрятаться куда-то под стол и не вылезать оттуда, а если его пытаются достать — физически сопротивляться. Эта реакция на сепарацию связана с базовым страхом и недоверием к близким. Несмотря на то что ребенку явно нужна мама и ее объятия, он не рискует приблизиться и страдает от этого, выражая эти чувства, как умеет. Этот тип привязанности называется испуганная отстраненность и характеризует детей, которые за свой короткий опыт общения с главными взрослыми так и не поняли, можно ли на них положиться. Непредсказуемость реакций главных взрослых наносит неисправимый вред психике малыша. Этот опыт дети получают в семье алкоголиков, наркоманов, у матерей с расстройствами психики: один день их обнимают и кормят, на другой день к ним равнодушны и не подходят, а то и стукнуть могут… Такие дети не имеют понятия, чего ожидать от этого мира, они тянутся к нему, но при этом опасаются его жестокости и непредсказуемости. Такие дети часто проходят через детские дома и вырастают хищными зверьками, живущими своими ограниченными интересами и выживающими за счет других. Некоторые психиатры считают, что именно из этого типа привязанности вырастают психопаты и социопаты, которые с детства не научились сочувствовать и ценить жизнь другого. Это те, кто мучает животных и наслаждается чужими мучениями. К счастью, процент такого вида привязанности в общей популяции невелик.
После эксперимента Мэри Эйнсворт с незнакомой ситуацией теория привязанности прошла несколько модификаций и выросла в большую основополагающую систему понятий и причинно-следственных связей, которая довольно точно описывает и предсказывает отношение к людям и к миру во взрослом возрасте. Взгляд на то, насколько первая привязанность к главным взрослым подлежит изменениям, тоже менялся и усложнялся. В современной психологии принято считать, что, несмотря на очень важную роль самых первых эмоциональных паттернов, любой человек может отредактировать свой тип привязанности, работая над собой при помощи психолога или же самостоятельно.
Почему так важно понять, о каком виде привязанности идет речь в вашем случае? (Кстати, в тесте, с которого мы начали, 1-й вариант ответа соответствует безопасному типу, 2-й — избегающему, 3-й — тревожному, 4-й — испуганно-отстраненному.) Во-первых, эти паттерны мы получаем от родителей и, возможно, передаем своим детям, и важно это понять и принять. Во-вторых, наш тип привязанности определяет, насколько счастливыми будут наши близкие отношения. Если, например, избегающий и тревожный типы будут пытаться создать семью, то одному будет постоянно всего мало — проявлений любви, общения, эмоций, а другой будет задыхаться, как в петле, и требовать оставить его в покое. Об отношениях в паре я поговорю когда-нибудь подробнее, а сейчас важно понять, какую роль играют наши родители и их тип привязанности в нашем становлении.
О книге
Ваши дети еще не встали на ноги, а родители уже нуждаются в опеке — и между этими двумя поколениями зажаты вы, словно начинка в сэндвиче. Как распределить между ними заботу, найти общий язык с разными поколениями и не потерять себя в этих хлопотах — в книге «Поколение “сэндвич”».
Термин «поколение «сэндвич»», введенный в обиход социальными работниками Британии, сегодня применим в большинстве современных стран: везде в мире на поколение 45-65 возложена материальная и психологическая поддержка детей и родителей. Однако условия, в которые попало российское поколение «сэндвич», усугубляются еще и большой разницей мировоззрений между поколениями. В одной семье живут и общаются: пожилые родители, воспитанные по советским меркам; поколение «сэндвич», прошедшее катаклизмы перестройки; и молодежь, строящая свою жизнь по-новому в период глобализации и интернета.
«…где бы мы ни находились, у этого нашего поколения „сэндвич“ много общего — и проблем, и достижений. Мы по-прежнему не ходим в гости с пустыми руками и не едим, не предложив всем, кто рядом. Мы по-прежнему волнуемся, какое производим впечатление на окружающих, и не умеем сказать нет. Мы держим слово до конца, мы боимся критики и ошибок, берем все автоматически на себя и плюем через плечо, чтобы не сглазить. Все еще сидит в подкорке прошитая в нас и в соседних поколениях культурная и мотивационная сетка, на которую мы накладываем свои жизненные обстоятельства».
